Даже с окровавленной рожей ты не станешь ей милее, чем теперь. А ты вообще знаешь, что такое жалость? Это угрызения совести, чувство вины, сменяющееся затем презрением. Я настаиваю, чтобы этот разговор был прекращен раз и навсегда, я.
Зачем ты сейчас приперся сюда? Напрашиваешься, чтобы тебе набили морду и сломали нос. Но это все равно в корне ничего не изменит.
Даже с окровавленной рожей ты не станешь ей милее, чем теперь. А ты вообще знаешь, что такое жалость? Это угрызения совести, чувство вины, сменяющееся затем презрением. Я настаиваю, чтобы этот разговор был прекращен раз и навсегда, я.
Как ты думаешь, откуда он у нее? Выйди ненадолго и погуляй по коридору. Ты тоже должна слышать это. Паркер встал с кровати. А теперь оба выметайтесь отсюда. Билли, если ты только испоганишь. Билли, я не собираюсь повторять дважды одно и то же. Клер тут же закрыла дверь за ним. Паркер стоял у окна. Внизу под ним была улица.
Окна танцевального зала выходили на ту же сторону, что и его номер. Она подошла и встала у него за спиной. Паркер все еще смотрел в окно. Клер осторожно тронула его за руку. Я обещаю, повторила она. Больше идти было некуда, заняться решительно нечем. Он словно дожидался, пока ктонибудь вернется сюда и разыщет его. Ты никогда там не был.
Он знал, что это совсем не одно и то же, а поэтому не стал возражать.
Лемке закусил нижнюю губу. Она сидела у окна и полировала пилкой маникюр. И поэтому ты мне должен дать слово. Лемке нахмурился, видимо не зная, как выразить вслух свою мысль. Что ты свободен от чужого влияния.
